Зимняя свадьба

 

– Какие же они... какие... – прошептала девушка и, не найдя должных слов, восторженно засмеялась.

Шествие пестрой рекой текло по мостовой меж берегами тротуаров.

«Кентаврогусары» – на талии одетых в гусарские мундиры и киверы усачей держался каркас «коня». От галунов и блесток на мундире слепило глаза, плюмаж на кивере был такой пышный, точно целому страусу хвост выдрали. Закрепленный у гусара на бедрах синий атласный конь тряс гривой пестрых лент, гордо задирал плюшевую башку, будто становясь на дыбы, присаживался перед хорошенькими зрительницами, словно предлагая взобраться «блестящему» гусару за спину и ускакать в неведомую даль. И тут же начинал шутовски трясти разноцветным хвостом и с ехидным ржанием мчался дальше. Физиономия волокущего на себе пеструю конструкцию «всадника» оставалась невозмутимой, будто и не он все это проделывал, а лошадка сама, сама... ай, плохая лошадка!

За кентаврогусарами скакали кентавроковбои в широкополых шляпах, отделанных низками разноцветных бус, куртках с пестрой бахромой и с «лошадями» – еще более пестрыми и наглыми. Один наяривал на банджо, остальные отплясывали что-то в стиле кантри, в такт стукаясь друг о дружку матерчатыми крупами «коней», и опять: грива-хвост-руки-ноги, отступить, потрясти – и трам-тара-рам!

Арррррр! – вышагивающий следом дракон размером с одноэтажный дом остановился, пошевелил крыльями, рывками наклонил длинную шею, распахнул зубастую пасть и... Аррррр! – клуб вырвавшегося из его ноздрей дыма окутал выстроившихся вдоль улицы зрителей, а в пасти замельтешили алые отсветы.

– И-и-и-и! – стройная девушка в черной меховой курточке с глубоким капюшоном радостно захлопала – лицо ее светилось восторгом. – Ты видел?! Дракон, настоящий дракон! – поворачиваясь к обнимающему ее за плечи парню, воскликнула она.

Дракон пыхнул дымом еще раз и покатил дальше, довольно стрекоча мотором трактора, спрятанного под метрами картона и раскрашенного брезента. Раздалось задиристое «ку-ка-ре-ку!» – и над толпой вознесся сверкающий золотой фольгой петух на выкрашенных в красный, под цвет петушиных лап, ходулях. В толпе, раздавая пестрые леденцы детям, скакали здоровенные, в человеческий рост, обезьяны и мыши, тигры и ничуть не уступающие им в размерах коты. На поводках водили фигурно подстриженных и украшенных лентами собак и таких же обвешанных украшениями и даже разрисованных свинок. Мимо нарядных, как игрушки, старинных домов катил фанерный броневик с приветственно машущими масками революционных вождей, на открытой платформе грузовичка компания развеселых чертей и ангелов наяривала отвязный рок, а мальчишка в костюме шута гулко бил в громадный, вдвое больше него, барабан. Маршировали солдаты в самых необыкновенных мундирах – увешанных гирляндами бус и изукрашенных розетками с маленькими круглыми зеркальцами в чашечке бумажного цветка. Зеркальца, закрепленные вместо погон, сверкали под ярким зимним солнцем, разбрасывая блики на брусчатку мостовой и восторженные лица зрителей.

– Тебе нравится? Не зря приехали? – Парень наклонился к самому уху девушки, перекрикивая буханье барабана и пронзительное завывание дудок.

– Да-да-да! – прокричала она, хлопая очередной карнавальной платформе. Тракторные моторы прятались под муляжами кокетливых овечек из картона и кудлатой шерсти, а на платформе размахивали увитыми лентами топориками пастухи в кожушках и высоких шапках и звенели монистами девушки в расшитых бисером безрукавках. Перед платформой, неся на плече табличку с надписью «Село Вашкивцы, Выжницкого р-на, Черновецкой обл.», шествовала «невеста» – обряженный в фату и пышные юбки усатый парень. – А почему столько невест? – провожая глазами еще одну «невесту», на сей раз женского пола, но зато со встрепанными волосами из пакли под фатой и накладным крючковатым носом, спросила девушка.

Парень только пожал плечами.

– Потому что Маланка – это свадьба! – Пожилой... назвать его привычным «пожилой мужчина» казалось даже стыдным, так и просилось – «пожилой господин», в старомодно-элегантном пальто с меховым воротником, обернулся к девушке, чуть коснулся мягкой шляпы – то ли приветствовал, то ли извинялся за непрошеное вмешательство.

– Чья? – Девушка запрокинула голову – господин был высок. На личике ее было написано любопытство – настолько детское, что собеседник невольно расплылся в улыбке, как при взгляде на счастливого ребенка.

– Считается, что Маланки и Васыля, – сообщил он. – Переберия, она же черновицкая Маланка, исторически проходила со дня святой Меланьи на день святого Василия, а не как сейчас – ближайшие выходные к старому Новому году, – мужчина чуть заметно поморщился. – Хотя в этот раз повезло – даты совпали, вот и стараются ребятки, – он кивнул в сторону шествия.

– Переберия? – заинтересованно переспросил парень.

– Старый Новый год? – брови девушки удивленно взлетели.

– Запасной, – очень серьезно ответил ей парень. – Для таких, как мы с тобой, кто не смог Новый год вместе встретить.

Мужчина весело расхохотался.

– Что такое ереберия, все приезжие спрашивают, но чтоб спросили, что такое старый Новый год... – он удивленно помотал головой.

– Я совсем издалека приезжая, – улыбнулась девушка. – У нас такого не бывает! – Она не отрывала сияющих глаз от шествия.

– Потому что у вас не бывает зимы, – хмыкнул парень. – Замерзла? Зайдем в кафе?

– М-м, я не хочу уходить! – скорчила капризную рожицу девушка.

– А кофе со сливками? – интригующе шепнул парень.

– Кофе со сливками я всегда хочу! – явно разрываясь между желанием досмотреть шествие и выпить кофе, опечалилась девушка.

– Здесь уже заканчивается – еще две-три команды маланкарей, и все! – вмешался мужчина. – А выступления на площади начнутся не раньше, чем часа через два. Бегите скорее, сейчас все кинутся греться. Рекомендую «Гранд-кафе» или «Венское», там самый лучший кофе! – плотно затянутой в перчатку рукой он указал в сторону пешеходной улицы.

– Спасибо! – Схватив девушку за руку, парень начал проталкиваться сквозь толпу, торопясь выбраться раньше, чем увлеченный зрелищем монолит рассыплется на парочки и группки, жаждущие горячего глинтвейна со специями, скворчащих колбасок, хрустких, с пылу-с жару, вафель, политых пузырящимся шоколадом, воздушных пирожных, ну и кофе, конечно же кофе! Они перебежали отгороженный полицейскими машинами пустой перекресток – больше потому, что бежать было весело, а не из страха упустить столик в кафе. Вот чего-чего, а кафешек тут множество: не в одну, так в другую!

– Гей, хлопче, купи дивчине згарду! – окликнули их от лоточка с разложенными на нем блестящими медными украшениями. Заинтересовавшаяся девушка немедленно потянула туда своего парня. – Настоящие, гуцульские! – с гордостью сказал средних лет мужик с навеки въевшейся под ногти металлической крошкой. И тут же смутился: – Не, ну как настоящие, копии, конечно, но все с музейных экспонатов, сам делал! Есть дукачи... – Он поднял шнурок, на который были нанизаны зеленые камешки вперемежку с монетами с пухлым императорским профилем. – А есть и згарды! – И наклонился над лоточком, перебирая неровные, словно бы неаккуратные, темные медные крестики, соединенные такими же медными витыми пружинками. – В старину первый такой крестик на рождение дарили, а дальше собирали по одному, чтоб как заневестится девка, полная згарда была. Невесте без згарды никак не можно! Вот эту бери! – протягивая низку из двух рядов, выглядящую как-то уж совсем дико и просто, предложил мастер. – С самой древней згарды копия, из археологических раскопок. Лучший оберег!

– А цена – будто это она самая, из раскопок, и есть, – проворчал парень, но деньги тут же отсчитал, вложив подарок в руку девушке. – Пошли, в кафе наденешь!

– Все-таки очень не похоже на ваши города! – Девушка запрокинула голову, разглядывая дома – величественные и роскошные, будто в какой-то из старых имперских столиц: Вене или Петербурге, и в то же время небольшие и уютные. Эдакий «имперский шик» в миниатюре, действующая модель.

– Так мы были частью Российской империи, а они – Австрийской: конечно, разница в стиле есть. У нас ты и четверти не найдешь того, что было, все в Великую Отечественную разбомбили, а тут практически все уцелело, – покачал головой парень. – Ну еще у нас промышленные города, а здесь... – на губах его появилась снисходительная усмешка, – заповедник девятнадцатого века! Туристов больше, чем местных, кофепровод – главный источник дохода. Приехать вот на такое празднество, посмотреть... забавные пляски туземцев, съесть пирожное – и обратно, в реальную жизнь.

Шедшая навстречу компания из пяти молодых ребят остановилась, поглядела вслед удаляющейся паре, переглянулась... и неторопливо двинулась за ними. Парень с девушкой ничего не заметили.

– Тут останемся? – открывая застекленную дверь, спросил парень. Навстречу им выплеснулся негромкий гомон голосов.

– Да-а! Оказывается, я замерзла, – простучала зубами девушка, чуть ли не вприпрыжку бросаясь по уводящей наверх винтовой лестнице. Увешанная шариками крохотная елочка на старинном пианино, портреты последнего австрийского императора на стенах, укрытые вышитыми скатертями столики. Парочка забралась на мягкий диванчик в углу, девушка еще пару минут подрожала, потом вздохнула и, видно согревшись, принялась выпутываться из своей меховой курточки. Она откинула мягкий капюшон... и стало понятно, почему тот не падал, даже когда она задирала голову, разглядывая фронтоны старинных зданий. Поток золотых волос, особенно ярких на фоне черного меха, рухнул из-под капюшона, окутав девушку чуть не до самых щиколоток.

– Мама, это Рапунцель, смотри, мам! – позабыв даже про пирожное, завопила какая-то девчонка, чуть не подпрыгивая на стуле. Родители обернулись, собираясь утихомирить чадо, и тоже в удивлении уставились на струящиеся до пола волосы, гладкие и расчесанные, будто их и не заталкивали под капюшон.

– Извините ее, – наконец пробормотала мать семейства. – Но у вас и правда... совершенно необыкновенные волосы.

Девушка чуть кивнула, принимая извинения, и было в этом ее кивке что-то такое, после чего говорливая мамаша, которую аж пекло узнать как такие волосы отрастить, и каким шампунем мыть, и не мешают ли они... вдруг прикусила язык и строго шикнула на ребенка:

– Не приставай ко взрослым!

А девушка зарылась в страницы меню, как деловитый еж в газеты, бормоча точно заклинания:

– Гранд мокко, гранд латте, фраппучино... торт «Эстергази»...

– Давай нацепим твою згарду, будешь... того... гордиться! – усмехнулся парень. Девушка повернулась к нему спиной, отвела волосы... Темная полоска украшения легла на гладкий серебристо-серый свитер, странно контрастируя с маленькими золотыми сережками тончайшей работы, явно стоящими как три такие згарды. Парень наклонился к ней, сосредоточенно пытаясь закрыть замочек – соединить два кружочка с простым орнаментом. Его дыхание шевелило выбившуюся из-за уха золотую прядку. Наконец замочек закрылся. – Ну ты как? – не спеша убрать руки от ее волос, шепотом спросил он.

– Вот сейчас совсем хорошо, – так же шепотом ответила она и едва заметно потерлась щекой о его руку. Он длинно прерывисто вздохнул и с явным усилием заставил себя отстранится и сесть на место. Тогда она сама придвинулась поближе и прислонилась к нему. Он подождал мгновение, точно боясь, что она передумает, и бережно обнял ее за плечи. – А ты как? – шепнула она.

– Вот сейчас совсем хорошо, – утыкаясь носом ей в волосы, повторил он. – Да и что со мной сделается!

– Клянусь Владычицей, и правда – всего лишь полруки, полноги... уцелело. Хорошо, хоть голова вся целиком осталась, – уголками губ усмехнулась девушка.

– Ничего не пол...

– Треть? Или четверть?

– Не нагнетай панику! А кто из наших... или из ваших вообще уцелел, в смысле так, вот чтоб совсем целым остаться? Ха-а-арошую нам встряску Иркин папаша устроил!

Девушка поежилась, словно снова замерзла:

– Да уж, встряску... Видит Владычица, а я ведь не верила, что выживем. Думала, все там и поляжем.

– Ну выжили же, – пожал плечами он. – Хоть и не все. – Он помрачнел, но тут же встряхнулся: – Еще месяц-два – и у нас по заставам все наладится. Учиться я, правда, пока не поеду – людей не хватает, но отложить не значит отменить, – бодро закончил он. – Обещаю тебе настоящий венский кофе – который в Вене!

– Давай пока этот пить! – Девушка подскочила – поднос в руках официантки навис над столиком, и рядом с ней появился здоровенный прозрачный бокал с целой башней из шоколада, цукатов и сливок, громоздящейся над кофе, а следом одна за другой – тарелочки с пирожными, и с украшенными фруктами булочками, и еще с чем-то таким же сахарно-сливочным.

– И куда в тебя, худющую, столько помещается?! – с научным любопытством сравнивая тонкую, как камышина, девушку и заставленный стол, поинтересовался парень.

– Я могу показать куда, но, боюсь, вся застава во главе с дядькой Мыколой будет против. – Она отправила в рот ложку сливок и зажмурилась от удовольствия.

– А они сюда приезжают из своих промышленных городов на наших... туземных харчах отъедаться! – произнес глумливый голос.

Парень досадливо поморщился – надо же, слышали, неловко вышло! – и поднял голову. Прижав поднос к груди, точно рассчитывая спрятаться за ним, у завешанной старинными фото стены застыла бледная официантка. Уйти она не могла – ее аккуратно, не прикасаясь и даже демонстративно держа руки в карманах, блокировали два амбала. Просто стояли они так, что обойти их официантка никак не могла. Компания еще из троих парней столпились вокруг столика, и все трое жадно глядели на девушку.

– Слышь, красавица... – оглядывая заставленный стол, наконец протянул один – высокий, худой, он походил бы на скрипача, если бы не бегающий взгляд. – Бросай ты этого козла и пошли с нами! Мы тебя хоть накормим нормально! Мя-ясом...

Его приятели противно загоготали, только блокирующие официантку амбалы молчали, равнодушно глядя в сторону.

– Андрей... – предостерегающе сказала девушка, кладя ладонь на его руку. – Ты же понимаешь, что мы ничего не должны делать.

– Это ты не должна, – процедил парень.

– Эй, слыхали? Чего такого его девка должна была с нами сделать? – немедленно подхватил прыщавый юнец лет пятнадцати.

– Она будет громко визжать, чтоб он успел под стол спрятаться, – прогудел третий – с круглым и мягким, как старая диванная подушка, лицом.

– Оставьте молодых людей в покое! – чуть подрагивающим голосом вмешалась мамаша за соседним столиком. Ее маленькая дочь испуганно выглядывала из-за чашки с шоколадом. – Как вам не стыдно! Мы приехали любоваться вашим городом, а вы, его жители, так себя ведете!

– Век бы вас не видеть: понаехали, баблом своим тут размахиваете – типа, вы такие крутые, из промышленных городов, а мы тут никто! – вспыхнув так, что хоть прикуривай от него, проорал худой. – Проваливайте, никто не расстроится! Чемодан-вокзал... – последнее слова он заменил взмахом руки: дескать, ну и дальше валите, откуда вы там.

Подпирающие его с боков приятели поглядели на него удивленно – будто он сказал что-то не то.

– Девчонок наших по ресторанам водите, так они потом с местными парнями и гулять не хотят – нищие мы для них! – несколько невпопад подхватил прыщавый.

– Короче, восстановим справедливость! Твоя блондинка сегодня с нами гуляет! – Толстый протянул руку, его пальцы зависли над ладонью девушки... и замерли, не дотянувшись пары сантиметров – ее спутник перехватил его за запястье.

– Руки убрал! – сквозь зубы процедил он.

– Сам убрал! – взвизгнул толстый. – Пока мы тебя тут не отметелили! Думаешь, тебе кто поможет? Это наш город!

– Что ж вы его позорите?! – вскочила мамаша. – Все, я звоню в милицию... в полицию!

– Мама, мамочка, я боюсь! – Из глаз ее дочки брызнули слезы, она судорожно вцепилась матери в руку.

– А ну-ка убирайтесь отсюда, идиоты! – отрывисто, как удар хлыста, стегнул гневный мужской голос, и троица у стола замерла, будто окаменев. Зато удерживающие официантку амбалы враз отмерли, дружно качнувшись назад... официантка рванулась, молнией проскочив между ними, с грохотом ссыпалась со ступенек, и тут же снизу зазвучал ее громкий испуганный голос и ответили другие тревожные голоса.

Буйная пятерка переглянулась... и тоже рванула к лестнице, мимо вошедшего в зал пожилого господина в мягкой шляпе и старомодно-элегантном пальто с пышным меховым воротником.

– Вали из города, слышь, ты, заезжий, и девку свою забирай! – снизу лестницы прокричал худой главарь.

– Убирайтесь, я сказал! – снова с яростью выкрикнул господин.

Внизу кто-то вскрикнул, затопотало, хлопнула дверь... и снова стихло, только растревоженным пчелиным роем гудели голоса посетителей.

– Право же, мне так неловко... так стыдно! – У господина даже нос заострился, а на скулах катались желваки. – Стыдно, что эти молодые люди – жители нашего города! Поверьте, у нас никогда... Это просто нелепая случайность! А может, они вообще из какого-нибудь окрестного села приехали, хамы. И в такой праздник, в такой праздник! – Медленно, словно сахар, растворяющийся в чае, злость уходила с его лица, сменяясь искренним огорчением. Мамаша за столиком даже покивала, каждым кивком сигнализируя: да-да, мы все понимаем, у самих есть такие проблемные молодые люди.

– По крайней мере, теперь понятно, почему его называют переберией. – пробормотал парень, явно не склонный к быстрому прощению и сочувствию.

На лице пожилого господина появилось выражение непонимания, потом он сообразил – и огорчился еще больше:

– Нет-нет, как можно! Я вам не успел рассказать, мы отвлеклись на старый Новый год... Этот вовсе не от «перебрал», это от «убираться» – наряжаться, примерять убор. А «переберия», соответственно – переодевание, карнавал.

– Ну, практически, во всех человеческих культурах есть зимний карнавал. Даже в Бразилии. – хмыкнул парень.

– Конечно, вы правы! – с жаром воскликнул господин – глаза его мгновенно заблестели, тема была ему близка и интересна. – Но наша черновицкая Маланка – нечто совершенно особенное! Позвольте, я присяду? – Не дожидаясь ответа, господин устроился за столиком напротив забившейся в уголок парочки.

Продолжая потихоньку расковыривать ложечкой пышную шапку сливок, девушка бросила на своего спутника быстрый настороженный взгляд и успела заметить появившуюся у него между бровями морщинку. Пожилой господин нравился ему все меньше и меньше. Сперва разговор на улице, теперь он появляется здесь – да еще так своевременно, будто по заказу. А господин тем временем продолжал с энтузиазмом рассказывать, не замечая напряженного молчания парочки:

– Возьму на себя смелость утверждать, что Маланка – древнейший обряд умиротворения духов зимы, оставшийся в неприкосновенности почти таким же, как тысячи лет назад, когда человек был беззащитен перед морозами! Вы знаете, что Маланка несколько раз исчезала и снова возрождалась? Первый раз еще в девятнадцатом веке, в селе Вашкивцы местный граф сумел восстановить полузабытый обычай. Видели платформу Вашкивцев, ту, где все в масках? Между прочим, у них в селе сейчас своя фабрика масок! Маски на Переберии первое дело – ведь они позволяют спрятаться от зимних существ, не дают им увидеть твое настоящее лицо, а значит, найти и заморозить. А зеркальца на костюмах? Если зимний дух к тебе подберется, то увидит не тебя, а себя, а значит, и заморозит тоже себя!

– Изобретательно, – смакуя пирожное, кивнула девушка.

– Не дураки были предки! – энергично закивал пожилой господин. – А еще...

– Простите... – парень остановил его взмахом руки. – Нам бы не хотелось опоздать на представление. Дин, ты доедай и...

– Ох, это вы простите! – Господин аж покраснел, как отчитанный взрослым мальчишка. – Я просто влюблен в нашу Маланку и, когда говорю о ней, становлюсь несколько назойлив. Тем более что моя платформа в первый раз участвует и тут такая неприятность...

– Вам от нас что-то нужно. – Напряженная складка между бровями парня исчезла: человек, разыскивающий их специально, выглядел гораздо менее подозрительно, чем любезный джентльмен, словно невзначай попадающийся на пути.

– Я же сам сказал вам про это кафе, вот и понадеялся... – Их собеседник поглядел чуть виновато. – Вы... Как вас зовут? Очень приятно, Андрей, а я Степан Петрович... Так вот, у нас тут не только Вашкивцы – все села со своей специализацией. Где-то кафель делают, а мы... – он приосанился, явно гордясь, – шьем свадебные платья! Половина платьев, которые в салонах выдают за работы итальянских и французских дизайнеров, сшиты у нас в селе!

Девушка неопределенно хмыкнула.

– Если они обманывают клиентов, мы ни при чем, у нас все честно! – немедленно отрекся Степан Петрович. – Нам просто нужно немного рекламы: ну вы же видели, какой популярный персонаж на Переберии невеста! Только у всех она смешная, а мы хотели показать настоящую зимнюю красавицу. Выбрали самую симпатичную девушку... и вот пожалуйста – мне только что позвонили: она исчезла!

– Что-то случилось? – вздернул брови Андрей.

– Андрей, я вас прошу, это же Переберия! Веселится где-то... с кем-то... – Он поморщился. – А у нее самая тонкая талия на четыре села! Ни на кого другого платье не налезет! Я совсем уже впал в отчаяние – и тут... вы, Диночка! – Он прижал руки к груди. – Я вас умоляю! Там целая команда маланкарей. Там карета! Там... лучшее из наших платьев! Вы в нем будете просто... царевна!

– Она и так царевна, – пожал плечами Андрей.

– Да-да, кто б спорил! – истово закивал Степан Петрович. – Вы гораздо красивей нашей первой модели, это будет фурор. Нам, можно сказать, даже повезло... если, конечно, вы согласитесь. Не только посмотреть Маланку, но и поучаствовать.

Дина отложила ложечку и с сожалением посмотрела на оставшиеся пирожные.

– Все с собой заберем! – немедленно вскричал Степан Петрович. – Официант... Соглашайтесь, милая Дина, я вас умоляю! Недаром же на вас згарда невесты, – он кивнул на украшение. – Это просто судьба!

Девушка прикоснулась к медному украшению... еще подумала... промокнула губы салфеткой и наконец кивнула.

– Ох! – Новый знакомый не завопил «йахуу!», не запрыгал, пиная кулаками воздух от восторга, но почему-то казалось, что все это он проделал! – Вы не представляете... Идемте же скорее! – Он подхватил Дину под руку и поволок к двери. Андрей только успел накинуть шубку ей на плечи. У брошенного стола официантка с большим бумажным пакетом в руках растерянно глядела им вслед.

«Действительно, самый популярный персонаж». – Андрей проводил взглядом очень даже славную, хоть и пухленькую невесту, дружески болтающую со Смертью в черном балахоне. Еще одна невеста прошествовала мимо на ходулях под неимоверно длинным прозрачным платьем – четверка клоунов тащила обшитый елочным «дождиком» шлейф. Он обернулся и... понял, что его спутники исчезли.

Ох, нет, вот они! Вдалеке, среди толпы блеснуло золото Дининых волос. С неожиданной для пожилого человека прытью Степан Петрович тащил ее по улице. Андрей тихо ругнулся и, пушечным ядром прошибая толпу, ринулся за ними. Вдогонку ему несся иногда смех, а иногда нелестные эпитеты. Наконец прямо перед ним оказалась прямая, как у дореволюционного офицера, спина Степана Петровича, обтянутая дорогим пальто. Словно почувствовав его раздражение, Степан Петрович оглянулся, мазнул по Андрею рассеянным, слегка безумным взглядом и, требовательно бросив «– Не отставайте!», – понесся дальше, едва не переходя на бег.

Динины каблучки звонко стучали по булыжникам двухсотлетней мостовой. Вихрем они миновали пешеходную улицу, снова проскочили перекресток, свернули направо, налево, чуть не улетев под очередной переделанный под платформу грузовик, и выскочили на площадь с эстрадой и выстроившимися кольцом палатками участников.

– Уже народ собирается, скорее! – Степан Петрович ледоколом врубился в толпу. Следом за ним и Диной Андрей нырнул под расшитое бусами полотнище шатра. – Девочки, я нашел! Вот она, наша невеста! – завопил Степан Петрович, выталкивая Дину вперед.

Грустно сидящие у заваленного рулонами ткани, пучками перьев, россыпями бисера столиком средних лет женщина и молоденькая девушка вскочили, растерянно глядя то на него, то на Дину, то на Андрея – головы их поворачивались как на шарнирах.

– Что вы стоите?! Макияж! – Степан Петрович схватился за громадную коробку с косметикой, бросил, кинулся к стаканчику с расческами. – Прическа! Украшения!

– Так это... вместо Люськи? – пробормотала женщина и вдруг отмерла. – Степан Петрович, не трожьте аксессуары, мы потом не найдем ничего! И вообще, идите отсюда, у нас тут счет на минуты, а вы мешаете! Девушка, а вы сюда, ох, какие волосы, обалдеть, так, давайте по-быстрому... А вы кыш, кыш! – Она замахнулась на мужчин пучком ярких лент. Степан Петрович еще пытался что-то возражать, что-то бормотать, но его неумолимо гнали прочь. Андрей усмехнулся, глядя, как торопливо стаскивают шубку, сапожки, а заодно и свитер с невозмутимой Дины, застывшей с привычной неподвижностью постоянной клиентки портных, и вышел следом.

– Вас как зовут? – Из-за полога шатра слышался шорох тканей и неумолчное щебетание. – А вы откуда приехали? Корсет, какой корсет, ослепла, что ли: тут еще в талии на пять сантиметров убирать придется! Вы манекенщица, да? Нет? Странно, а держитесь будто привыкли... Хотя мышцы такие... спортсменка или в тренажерку ходите? Фехтование? Ого! Ручку чуть повыше, пожалуйста... А это ваш парень? Спиночку прогните чуть-чуть, прямо на вас ушьем... Классный парень, вы как с ним познакомились? – В шатре вдруг воцарилась тишина: похоже, всем был интересен ответ.

– Сперва он пытался меня убить, но потом мой брат решил отрубить мне голову, и Андрей взял меня на поруки, – прозвучал в тишине спокойный голос Дины.

Степан Петрович изумленно покосился на Андрея, за пологом тоже повисло ошеломленное молчание... которое прервал сперва один робкий смешок, потом второй... и вот уже оттуда неслось сплошное хихиканье – кажется, слегка истеричное.

– Получили мы с тобой? Называется: не лезь в чужую личную жизнь! – фыркнула женщина. – Мы вон... и так влезли, ребята наверняка хотели вместе побыть... небось в первый раз без родителей куда поехали.

– Я немножко старше, чем выгляжу, – как всегда спокойно ответила Дина.

В ответ снова хихикнули – несколько принужденно.

– Что с волосами делать? – начала девушка.

– Ничего, – бросила Дина.

– Но эту фату можно только на высокую прическу...

– Ничего не будем делать с моими волосами, – в голосе Дины звучал непререкаемый приказ.

И опять пауза... Андрей усмехнулся: бедные дамочки. Даже от него любой спор с золотоволосой царевной требовал немалых душевных сил, а уж эти с ходу проиграли.

– Конечно же ничего, такие волосы надо не прятать, а показывать! – энергично вмешалась старшая. – Но что-то все равно нужно для ансамбля: заколку со снежинкой... или цветок... Оуу! – раздался восторженный вопль. – Смотрите, вот так будет идеально!

Динин ответ, если он и был, потонул в громком, до боли в ушах, пении труб. Андрей оглянулся... за всей суетой он и не заметил, как празднество началось! На эстраде толпились официального вида человечки, объясняющие всем и каждому, как сильно повезло празднику Маланки и городу, что они, эти самые человечки, у города есть. Толпа их заверения откровенно игнорировала, пялясь исключительно на выстраивающиеся команды маланкарей.

– Я за экипажем! – Степан Петрович умчался, ловко лавируя в толпе.

Перекрывая еще пытающееся что-то говорить городское начальство, грянула музыка – такая лихая, что казалось, целый ковш радостного возбуждения опрокинули прямо в душу. Цепочка пастухов в лохматых безрукавках и высоких шапках и девушек в пестрых платках понеслась через площадь в бешеном хороводе, то и дело рассыпаясь на пары, выхватывая новых танцоров из зрителей и снова стягиваясь в пляшущую пеструю цепочку. Виляя сплетенными из лент хвостами коней, скакали ковбои и гусары, многочисленные невесты ехали на телегах, мотороллерах, ослах, их везли в строительных тачках, они швыряли в толпу букеты из лент, цветной проволоки и украшенные тесьмой и блестками веники. Толпа приветственно орала, хохотала, подпевала и притопывала.

– Коллектив дома культуры... художественный руководитель... – иногда пробивалось сквозь грохот музыки, и очередная команда врывалась на площадь.

За спиной послышался перестук копыт, Андрей обернулся – к их шатру подъехала открытая коляска, запряженная белоснежными лошадками с золотыми гривами.

– Гривы не трогайте – еле успели их покрасить, – выскакивая из коляски, нервно бросил Степан Петрович и дернул полог шатра. – Как вы, девочки? Следующий выход наш... – и замолчал. Мгновение тишины сменил благоговейный вздох. Андрей сделал над собой усилие, чтоб не оттолкнуть Степана Петровича с дороги – ну можно ли так испытывать терпение?! Внутри тоже решили, что нельзя. Преисполненные важности мастерицы вышли из шатра и встали у входа, а на порог шагнула сверкающая серебром и золотом тоненькая фигурка. Андрей молчал и смотрел на Дину.

– Ты... такая красивая... – наконец произнес он, почти ненавидя язык человеческий за то, что в нем так мало слов, чтоб рассказать ей, какая она. И наконец выдавил единственное, что пришло в голову: – Ты... как Снегурочка. – И мысленно застонал, понимая, что чушь все это, не то, не то...

Степан Петрович и старшая из мастериц дружно хмыкнули, а вот Дина улыбнулась светло и ясно – по его лицу и так все было понятно: и как много он бы хотел сказать, и какими нелепыми и неуклюжими ему кажутся слова. Андрей протянул руку, она оперлась на его ладонь кончиками пальцев, Степан Петрович распахнул дверцу коляски, и Дина впорхнула внутрь. Мастерица протянула ей расшитую жемчугом крохотную сумочку, дверца захлопнулась. Кучер в старинной ливрее и завитом парике с косицей щелкнул вожжами, коляска тронулась. Андрей шагнул следом... Степан Петрович подхватил его под руку:

– Пойдемте, тут есть места для групп поддержки.

Вместе с мастерицами они принялись пробиваться к небольшому отгороженному навесу. Они успели вовремя. Только отзвучала очередная лихая мелодия, отплясали – с присвистом и топотом каблуков – развеселые маланкари. Над толпой повисла пауза. Люди шумели, смеялись, переговаривались, кто-то покупал горячий глинтвейн. Шум чуть стих... и вот-вот должен был разгореться заново: дескать, почему не продолжают, все кончилось, что ли? Именно в этот момент зазвучала нежная, похожая на дождевую капель старинная мелодия и в нее вплелся негромкий цокот копыт. Раз... раз-два-три... Девушки в белоснежных платьях и парни в пестрых гусарских доломанах влетали на площадь в стремительном скольжении венского вальса – и закружились как метель из снега и конфетти. А следом – открытая коляска, увитая настоящими, живыми цветами и лентами. Посреди этого бело-розово-сиреневого великолепия стояла девушка. Степан Петрович правду говорил о свадебных платьях из своего села – любой, хоть итальянский, хоть французский, дизайнер отдал бы тут руку, которая не нужна ему для шитья, лишь бы создать подобный шедевр. Пышную белую юбку, плотно, стежок к стежку, покрывала вышивка, рисунок которой повторял морозные узоры на окне. Сверху был накинут отделанный белым мехом по воротнику и рукавам серебристый жакетик, утянутый в талии – такой тоненькой, что казалось, ее можно обхватить двумя пальцами. И все это белоснежное великолепие разбивал плащ золотых волос, струящихся чуть не до самой земли и лишь едва прикрытых крохотной кокетливой шапочкой-снежинкой. Площадь дружно вдохнула... и так же дружно забыла выдохнуть.

– Я... куплю у вас это платье. – Андрей не отрывал глаз от видения в коляске.

– Я и не собирался забирать его обратно, – так же не глядя, буркнул Степан Петрович.

Мастерицы молча обнимались.

– Какая красота! – прижимая к себе маленькую внучку, вздохнула немолодая женщина в первом ряду зрителей. – Зря только живые цветы взяли. Померзнут, жалко...

Степан Петрович недобро поглядел в сторону той женщины. Вальс несся зимним бураном. Увитая цветами дверца распахнулась – Дина подхватила подол и легко скользнула в объятия поджидающего ее роскошного гусара. И закружилась по площади. Андрей стиснул зубы – она была прекрасна! Он не мог лезть на площадь и портить Дине ее триумф, но от желания самому обхватить эту тоненькую талию, приподнять девушку, чтоб украшенные пышными бантами туфельки не касались земли, и кружить, кружить, кружить... от этого желания и впрямь кружилось все вокруг – площадь, люди, хмурое зимнее небо, старинные дома. Кружил Дину красавец-гусар, летела в танце белоснежная юбка, летел, рассыпаясь золотом, поток ее волос. Пастух метнулся навстречу, перехватил красавицу в белом и тоже закружил, повел, оказавшись в вальсе столь же искусным, как и в плясовой. И снова гусар, вояка в изукрашенном зеркальцами мундире, опять пастух, обычный парень в дутой зимней куртке. Безумствовал над площадью вальс, и Дина неслась в танце, перепархивая из одних рук в другие – все дальше, дальше... И вот тоненькая фигурка из серебра и золота скрылась на противоположном конце площади – толпа сомкнулась за ней, и Дина пропала из виду. Стих последний аккорд... и площадь взорвалась свистом и аплодисментами.

– Какими талантами богата наша земля... а какими красавицами! – заорал в микрофон ведущий.

– Здорово получилось, – шумно выдохнул Андрей и обернулся к Степану Петровичу, ожидая бурного взрыва восторгов.

Кроме него, под навесом никого не было. Ни Степана Петровича, ни мастериц. Он приподнялся на носках, выглядывая в толпе мягкую шляпу и меховой воротник пальто. Под навес с шумом и гамом вломилась группа поддержки следующей команды.

– Ваша невеста была? – спросил кто-то. – Круто! Поздравляем! Где такую кралю взяли?

Андрею пожали руку, похлопали по плечу, он покивал в ответ и стал пробиваться к шатру: остальные наверняка рванули к Дине – уговаривать на фотосессию. Он и сам хотел ее пощелкать, и выступление неплохо бы скачать на память – наверняка снимали. Шатер он едва не перепутал, но рядом уже стояла увитая цветами коляска, по-прежнему запряженная белыми лошадками. Облегченно вздохнув, Андрей отбросил полог...

В шатре никого не было. Все было перевернуто, будто внутри пронесся вихрь. Поперек шатра валялся брошенный манекен, пуговицы, блестки, бисер покрывали землю сплошным сверкающим ковром, опрокинутая коробка выметнула пестрый ворох лент, и ножками кверху стоял столик.

– Погром... Конечно погром, они же торопились, когда Дину собирали... – Он почти выбежал из шатра, остановился, оглядывая толпу в ожидании, что сейчас увидит торопящихся мастериц – шатер-то брошен, мало ли кто залезет. Стал бродить туда-сюда – три шага направо, три налево, от стенки до стенки шатра – шесть шагов.

– Фотографируются наверняка... Нашли крутой фон... Странно, что коляску не взяли... – он посмотрел на понурых лошадок и снова начал пробиваться сквозь толпу.

– Отстань, не видишь, мне работать надо! – Ведущий микрофоном отмахнулся от парня, нетерпеливо теребящего его за рукав. – Эй, ты что? Отдай!

Выхватив микрофон, Андрей держал его на отлете, не позволяя дотянуться.

– Один вопрос... – раздельно сказал он. – Команда из села, где свадебные платья шьют. Где они? Они сказали, куда пошли?

– Какого еще села... А, так это их невеста была? – сообразил ведущий. – Откуда ж я знаю, парень? Они мне не то что не докладывались – они вообще не регистрировались!

– Это как?

– Ты обещал один вопрос, – проворчал ведущий. – Обыкновенно! Точнее, по-идиотски! Если собираешься участвовать – чего не зарегистрироваться, мы ж взнос не берем... а не втискиваться левым образом между другими командами! Выступление классное, а мы тут даже не знаем, кто они такие!

– Не регистрировались, – в ступоре повторил Андрей.

– Ну да... Слушай, как девушку хоть зовут? Такие волосы... Э, куда, микрофон отдай!

Андрей сунул микрофон ему в руку и кинулся через площадь туда, где в последний раз видел Динино белое платье и блеск золотых волос. С размаху врезался в цепочку танцующих, разорвал хоровод, ему заорали вслед, кажется даже огрели декоративным топориком плашмя по спине. Он не оглядывался, он бежал. Насквозь через кольцо зрителей – перед ним мелькали лица: мужские, женские, детские, веселые, смеющиеся, недоуменные... Толпа поредела, и он очутился по другую сторону площади, на практически пустой старинной улочке.

– Вы не видели девушку в белом платье? – бросился он к какой-то женщине.

Та шарахнулась испуганно:

– Сегодня полно девушек в белых платьях! – И припустила чуть не бегом, норовя убраться подальше.

Андрей закрутился на месте, как потерявший след охотничий пес, кинулся назад, вперед, метнулся к прохожему:

– Девушку в белом платье не видели? С золотыми волосами?

– Прям вот с золотыми – как в сказке? – усмехнулся тот.

Андрей отмахнулся и побежал дальше, сам толком не зная куда... и замер.

Поперек бледно-зеленого «финтифлюшистого» фронтона, прямо через невинную физиономию пухлого херувимчика над окном тянулась безобразная черная полоса: словно ожог от удара молнией!

– Динка... – глядя на эту отметину и чувствуя, как слабеют колени, прошептал Андрей. – Дин...

«Маленький городок... карнавал, эта, Маланка... Степан Петрович, мастерицы из шатра... цветочки-ленточки-бисер-лошадки... Портные на карнавале похитили... похитили Дину! Дину! Этого просто не может быть!» Все происходящее было настолько запредельно, абсурдно, нереально, что не умещалось в голове – казалось, мысль торчит углами, как засунутый в носок кирпич. Но Дины не было, а отметина на стене была... всего одна отметина, а Дины не было... значит, эти самые портные, несуществующая команда маланкарей, как-то сумели с ней справиться! Андрея вдруг резко и сильно затошнило, как тошнило только в детстве на американских горках, а желудок скрутило в узел. Город маленький... но ведь не настолько же, чтоб в каждый дом заглянуть! Дина может быть где угодно: в одном из враз потерявших свое очарование старинных особняков или в обыкновенных многоэтажках окраин. А еще проклятый карнавал, и прохожие ничему не удивляются, хоть дракон мимо прошагает, хоть... невесту проволокут.

– Она сильная. – Он до боли стиснул кулаки. – Они еще очень пожалеют, что ее украли, она им покажет. – И глухо застонал сквозь зубы. Если б Динка могла, она б и украсть себя не дала, а значит... Все плохо, все очень плохо, а он... он понятия не имеет, что делать и куда бежать! Он знает тех, кто сумеет найти Динин след даже в переполненном туристами городе, и тех, кому и след не нужен, чтоб отыскать пропажу... но они далеко! Дома, в родном Андреевом городе, а он... здесь! Боль была как замороженная сталь – она ползла по внутренностям, оставляя за собой черную вымороженную дорожку, а ощущение полной беспомощности вытягивало силы: ты не знаешь, куда мчаться, с кем драться, и кажется, сейчас просто упадешь и взвоешь, катаясь по булыжной мостовой. Андрей окинул улицу безумным взглядом враз налившихся кровью глаз...

Скандальный худой гопник из кафе застыл у входа в переулок и пристально смотрел на Андрея – в его взгляде не было ни вызова, ни злорадства, ни даже простой неприязни, а только страх, и кажется... жалость? «Чего это он меня жалеет?» – успел подумать Андрей, пока ноги сами, опережая разум, швырнули тело вперед. Андрей уже несся по переулку, когда до худого наконец дошло. Он вякнул, скорее от изумления, чем от страха, повернулся и со всех ног дернул прочь.

Радостная карнавальная толпа все так же клубилась на проспекте. Темная зимняя куртка с капюшоном мелькала впереди. Парень мчался, отчаянно лавируя между прохожими, то и дело врезаясь в кого-то...

– Вы с ума сошли! – возмущенно закричала отлетевшая с его дороги женщина.

Стайка девчонок порскнула в разные стороны. Андрей бежал следом, шаг за шагом наращивая скорость, как выходящая на цель баллистическая ракета. Беглец оглянулся – Андрей успел увидеть его красное потное лицо и расширившиеся глаза. Резко вильнул в сторону и... отпихнув продавца, махнул через столик с глиняными свистульками. Коричневые, черные, кипично-красные свистульки со стуком и звоном посыпались на булыжную мостовую, закричал продавец. Широким прыжком Андрей махнул через разгромленный прилавок, пошатнулся... Брошенная разъяренным продавцом свистулька угодила ему в спину, но Андрей уже бежал дальше.

Под вопли клаксонов крутясь среди редких машин, тощий гопник перескочил на другую сторону улицы. В котелке над переносным очагом весело булькал глинтвейн. Гопник пнул треногу. Металлическая опора поехала в сторону, котелок накренился... Кипящее темно-красное вино хлынуло Андрею под ноги. Прыжок! Вокруг испуганно закричали, одуряющий запах корицы ударил в нос, по верху ботинка плеснуло мгновенной болью и жаром, ногу облепила мокрая горячая штанина, но Андрей бежал.

Капюшон куртки гопника скакал далеко впереди, тот несся по площади, уставленной карнавальными платформами. Усталые маланкари провожали его удивленными взглядами. Вот он оглянулся снова, заметался как заяц... и с разбегу сиганул на открытую платформу, уставленную слегка припорошенными снегом пальмами вперемежку с елками. Под гневные вопли маланкарей проскочил через нее и спрыгнул, скрывшись за платформой от глаз Андрея.

– Еще один лезет! – яростно завопил одетый пастухом водитель платформы, когда Андрей попытался заскочить следом. Декоративный топорик взметнулся, готовясь опустится на голову наглеца, Андрей выставил руку... топорик с хрустом сломался, топорище отскочило пастуху в лицо, и он присел на корточки, сдавленно ругаясь и зажимая ладонями окровавленный нос.

«Жаль. Мужик-то точно ни при чем», – мимолетно подумал Андрей – настоящей жалости не было, ему было просто не до того. Прыжок... Оттолкнувшись от борта платформы, Андрей взвился в воздух... и встал, опираясь ногами на две соседние пальмы. Окинул площадь быстрым взглядом. Пальмы под ним отчаянно затрещали, но он успел увидеть, как знакомый капюшон мелькает у выхода в проулок. Андрей прыгнул вниз, ему снова орали вслед, но он уже почти летел через площадь к проулку, где скрылся беглец, и понимал, что не успевает, что, если тот свернул еще куда, его уже не найти.

Со скоростью разогнавшегося гоночного болида Андрей ворвался в крохотный закрытый тупичок... и увидел прислонившегося к стене гопника.

– Чего ж ты ко мне привязался, придурок?! – с хрипом выдохнул тот.

Движение за спиной, Андрей метнулся в сторону... обрезок металлической трубы ударил в булыжник мостовой, высекая искры. Разворот... Отрезая выход из проулка, позади него раскорячились те же двое здоровенных амбалов, что придерживали официантку в кафе. Один снова замахнулся трубой, на шишковатых пальцах второго блеснул кастет. Андрей шагнул назад, труба свистнула у самой его головы.

– Парни... – почти простонал он, – как же вы... Ну как же вы вовремя появились! А то ведь еще чуть-чуть – и этот... – он махнул на гопника, – ...сбежит!

И прежде чем ошарашенные амбалы сумели осознать, что это он такое говорит, Андрей бросился на них.

«Рехнулся!» – успел подумать тяжело переводящий дух гопник, когда полоумный турист кинулся на амбалов вдвое больше него. Он невольно зажмурился, хорошо представляя, что сейчас будет: эти бычары настоящих быков кулаком глушили – что им какой-то приезжий! Дадут раз – и... не плачьте, мамаша, по глупому сыну. Раздался звонкий шлепок, что-то рухнуло, тяжело, будто бетонный блок обрушился, снова удар, металлическая труба покатилась по булыжнику... Труба?

Тощий гопник распахнул глаза... посреди проулка вскипело стремительное, неуловимое глазу движение... и тут же пелена растаяла, сменившись совершенно четкой – и столь же невероятной – картинкой. Парочка его приятелей, за которыми он всегда чувствовал себя как за каменной стеной, лежала на мостовой. У одного обе руки почему-то были простерты в небо, да так и застыли в неподвижности, у другого нога была как у кузнечика – коленкой назад, и под ней расплывалась лужа крови. А потом они оба пропали из виду, зато весь обзор заняла физиономия того самого ненормального туриста. Вдруг стало трудно дышать, помутилось в голове... И гопник понял, что висит, пришпиленный к стене, а обрезок трубы прижат к его горлу и давит, давит.

– Где она? – тихим и очень страшным голосом спросил ненормальный.

– Кто? Не знаю нико... – прохрипел гопник и захлопал губами. Еще чуть-чуть... и его кадык раздавят как яблоко под колесом, и никто не поможет, нет никого, только он и... этот. – Никто ее тебе... не отдаст... Она теперь... его... А я тебе говорил – уезжай, увози, так нет, вы же гонорные все, а я по-другому-то сказать не мог, меня бы прикопали там же, а она такая красивая, а теперь все, поздно!

– Так это ты так помочь хотел? Знаешь, парень, твои намеки очень уж... тонкие, – покачал головой Андрей. – А теперь сосредоточься: я не спрашиваю, отдадут или нет и кто такой «он». Я только спрашиваю: где? – Давление на горло усилилось, гопник забился, молотя подошвами по стене. Горло чуть отпустило.

– В лесу! – судорожно хватая ртом воздух, залепетал он. – В Карпатах! Только уже поздно, слышишь! Она его, его... Она будет его женой! – выкрикнул он. – Ей конец!

– Опытные мужики говорят, что это для мужчины с браком все заканчивается. – Труба у горла гопника исчезла, но упасть он не успел – его перехватили за шиворот и поволокли как щенка. – По дороге расскажешь, что тут у вас за... Маланьина свадьба, а пока показывай, где этот ваш... лесной ЗАГС. И не дергайся, а то там же тебе и свидетельство о смерти выпишем – прямо в руки!

***

Крышка багажника распахнулась, и внутрь хлынула тьма, разбавленная белым сиянием. Дину подхватили под колени и плечи, кто-то с натугой закряхтел, ее качнули как мешок и... у-ух! – забросили на что-то ровное, твердое, больно врезавшееся в спину.

– На вид такая худенькая, а тяжеленная.

– Где эти трое? Ума нет, пусть хоть тяжести таскают!

Кажется, это был голос старшей из мастериц, Светы.

– Остались проверить, чтоб ее парень не начудил чего.

Бедный Андрей, как ему сейчас плохо и страшно – он же даже не знает, где она. Она сама, правда, тоже не знает. Дина почувствовала, как на нее падает густая тень, ощутила запах мокрого подмерзшего меха, шерсти и чужого дыхания – над ней наклонились, проверяя, не очнулась ли она. Если сейчас она откроет глаза, то окажется нос к носу со своим похитителем. Вместо этого она постаралась дышать рвано и неглубоко, как одурманенная. Тень над ней исчезла.

– Что там проверять, все чисто, – недовольно ответил Степан Петрович.

– А если он в полицию пойдет?

– Непременно пойдет. Сперва они три дня не будут принимать у него заявление, потом станут отговариваться карнавалом, намекать, что его девушка могла загулять с другим, звонить ей – домой, вдруг она уже вернулась. И только когда родственники начнут истерить, начнут искать... И кого же они найдут? – после многозначительной паузы продолжил он. – Я ж парню про портновскую деревеньку рассказал, пока-а поймут, что там ловить нечего. Пока-а расспросят администрацию Маланки, в которой нас никто не видел, и танцоров, которых нашели через Сеть...

– Кафе, мастер. Вас видела официантка, – напомнил робкий голос.

– Если бы твои тупые приятели не устроили в кафе тот цирк, она бы меня даже не заметила! – рявкнул Степан Петрович. Помолчал пару минут и успокоено закончил: – Самое большее, что она запомнила, это мои пальто и шляпу.

– Все прекрасно, но где же они?! – истерично выкрикнула Света.

– Успокойся! – прикрикнули на нее. Недолгое молчание... шорох... – Ждать мы не можем. Раз их нет... Вы, оба, беритесь за веревки!

– Тащить ее всю дорогу?! – робкий голос вдруг растерял всю свою робость, наполнившись такой пламенной обидой, что казалось, воздух вокруг потеплел.

– Делайте что говорят, иначе мы очень задумаемся, на что вы вообще нужны! – прошипела Света.

– Дядя! – возмутился «робкий», но сочувствия не дождался – послышалось негромкое ворчание, твердая поверхность у Дины под спиной дернулась и поехала под мерный звук шагов и скрип снега.

Дина медленно, по миллиметру, приподняла веки. Темные лапы сосен стряхивали снег, он сыпался вниз, стоило задеть ствол, и оседал на лице холодным крошевом. Снег скрипел под полозьями – Дина поняла, что ее везут на длинных узких санках. Впереди, мерно двигая лопатками под дутыми зимними куртками, вышагивали двое из той пятерки, что были в кафе: толстый и, кажется, самый молодой, весь в прыщах. Переход по уводящей вверх узкой заснеженной тропе давался им нелегко, они то и дело застревали – и тогда дергали веревку санок так, что у Дины лязгали зубы. Под очередной толчок она перекатила голову набок: рядом, то почти пропадая на фоне темных стволов, то резко выделяясь на белых склонах, шагал Степан Петрович, мягкая шляпа делала его похожим на бродячий гриб из страшной сказки. Женщин оказалось две: старшая, Света, и младшая, Валя. Народу немного, но...

Дина напрягла руки, в очередной раз пытаясь освободить стянутые за спиной запястья... и тихо выдохнула. Она отчетливо ощущала собственную шею, плечи, затекшие под тяжестью тела руки, щиколотки, тоже стянутые ремнем... А вот от предплечий до бедер – ничего, будто кусок живой плоти вынули, оставив вместо него... камень? льдину? Изнутри распирал жар, точно под кожей в поисках выхода бесновались электрические разряды... зато снаружи щипал мороз и осыпающийся снег колол тысячью злых булавок.

– У нее на коже снег не тает! – прозвучал над головой встревоженный голос Вали. Дина торопливо зажмурилась, когда младшая мастерица дотронулась до ее лица. – И сама она как мерзлый камень!

– Тебе-то какая разница! – фыркнула старшая и тихо добавила: – Недолго уже...

– Поскорей бы! – простонал толстый и смыкнул веревку так, что Дина чуть не скатилась с санок.

– Что за глупости! Не хватало, чтоб она замерзла прямо сейчас! – возмутился Степан Петрович, набрасывая на Дину собственное пальто.

Дина задержала дыхание – от мехового воротника пахло той же самой дрянью! Перед глазами мелькнула расплывчатая и будто кривая картинка: Степан Петрович, рассыпаясь в похвалах, подхватывает ее из рук последнего танцора и, бурно жестикулируя, чуть не бегом волочит с площади... машина с открытым багажником в пустом переулке, мелькнувшая у самого ее лица ладонь с платком... мерзкий запах и мгновенный, как вспышка, приступ дурноты – настолько острой и обессиливающей, что Дина только и смогла разок рукой пошевелить. Короткое усилие – и дурнота исчезла, но над ее головой уже захлопывалась крышка багажника, а главное... она не могла пошевелиться!

– Надо же какая... – Степан Петрович отогнул ворот от лица Дины. – Не надеялся даже, что такая попадется. Сегодня мы получим все, чего желаем! И даже больше! – Он резко, как отпущенная пружина, выпрямился.

– Мастер, а вот вам не показалось... когда ее брали... произошло что-то странное? – вдруг неуверенно спросила Светлана. – Мимо меня... будто молния пролетела. И озоном запахло.

– У девочки был электрошокер?

– Не было! – обернулся прыщавый. – Я... это... посмотрел.

Под наброшенным на нее пальто Дина закопошилась активнее – когда она до него доберется... то, что он там посмотрел, станет последним зрелищем в его жизни.

– Тащи уже! – прикрикнул Степан Петрович. – Девочку-Х мы захватили, которая молниями кидается. Может, вы еще в вампиров с оборотнями верите? В мире не осталось чудес, мы единственные, кому повезло наткнуться на самое последнее... чудовище. И если мы хотим, чтоб оно послужило нам, следует торопиться!

– Шевелись! Быстрее! – взвизгнула Света: после упоминания чудовища в голосе ее слышался откровенный страх.

Сани резко дернуло, тот их конец, что был под ногами, задрался. Почти повиснув вниз головой, Дина стремительно въехала вверх по склону. Санки остановились на вершине заснеженной горы.

– Надо же, как ее разобрало, давно должна была в себя прийти: ах, где я, что вы со мной делаете, помогите-спасите... милициия-а-а! – все еще хрипя после долгого подъема, прыщавый попытался передразнить испуганный девичий лепет.

Желание добраться до его писклявой глотки возросло у Дины многократно.

– Сейчас она у меня быстро очухается! – В голосе Светланы слышались одновременно и страх и злость, и Динину щеку обожгла... ледяная оплеуха!

Света замахнулась снова...

– Аи-и-и! – с визгом метнулась в сторону. – У нее клыки!

Глаза перевязанной как сверток девушки неожиданно распахнулись, а из горла вырвалось рычание, больше похожее на рев.

– Че, правда?! – Прыщавый навис над связанной девушкой, оттягивая ей нижнюю губу... и вдруг отчаянно заголосил, всем телом дергаясь, как под ударом электрического тока. – Она кусается, кусается! Отцепите ее, ааааа! – Прыщавый замахнулся на пленницу...

– Прекратить! – подскочивший Степан Петрович заломил ему руку за спину и попытался оттащить от связанной девушки. Оттащить не удавалось, прыщавый верещал так, что его вопль перешел в ультразвук. Степан Петрович рванул, что-то хрустнуло, и завывающий прыщавый рухнул на колени, прижимая к груди... окровавленную руку. Степан Петрович непонимающе посмотрел на привязанную к санкам Дину – и судорожно вздрогнул, увидев размазанную по ее губам кровь. Перевел ошеломленный взгляд на прыщавого...

– Кровь! Держи, капает! – завопил он, бросаясь вперед и вытягивая руку, точно пытаясь подхватить в горсть темные в свете луны капли...

Прыщавый поднял на него непонимающий взгляд, и... круглая темная капля с прокушенной руки упала в светящийся белый снег.

– Ах ты ж... – зло выдохнул Степан Петрович, из-за обшлага его пиджака выскользнула знакомая белая тряпка и... прижалась к лицу прыщавого. Тот дернулся... – Тихо-тихо! – принимая на руки враз обмякшее тело, зашептал он.

– Мастер... что вы делаете?! – попятилась Света.

– Не видишь, дура?! Он тут кровь пролил! На снег! – голос Степана Петровича сорвался на визг. – Помогите мне!

Оттолкнув точно заледеневшего толстяка, к Степану Петровичу подскочили обе женщины. Обвисшего прыщавого подхватили с двух сторон и уволокли куда-то в сторону, так что Дина уже не могла его видеть, только слышала скрип снега, пыхтение, шевеление неподалеку... и вдруг полный ужаса голос толстяка:

– Мастер! Вы хотите оставить его... здесь?!

И снова звук пощечины (а любят тут руками помахать!):

– Заткнись, мальчишка! Думаешь, мне легко? Он мой последний родич! Я вас, дураков, спасаю! Если мы теперь возьмем его с собой... ты понимаешь, кто пойдет за нами?!

Ответа не было. Над Диной навис Степан Петрович: красный, с прилипшими к потному лбу волосами, оскаленный, как зверь:

– Вы мне дорого обходитесь, милая Дина! – Наброшенное на нее пальто отлетело в сторону, в его руке блеснул нож... и с тугим «банг» под ударом лезвия разлетелся притягивающий Дину к саням ремень. Ее схватили под мышки и поставили на ноги – ледяной ветер больно стегнул по лицу и... не сумел вздыбить ни волосы, ни пышный подол платья. Дина наконец-то смогла окинуть себя взглядом.

– Откуда вы... Как вы догадались? – немеющими губами прошептала она.

– Что? – непонимающе посмотрел на нее Степан Петрович. – Вы про платье?! Немного не рассчитали – из-за юбки багажник не закрывался, пришлось обвязывать.

– Вы же сами велели мне выбрать такое платье, чтоб ни одна красивая дурочка не смогла устоять! – возмутилась Света.

Пышная юбка белоснежного платья действительно не топорщилась, схваченная у бедер веревкой... а еще веревка прижимала Динины золотые волосы, кольцом завернутые вокруг плеч и талии! Они связали ее волосы... и связали ее саму ее же собственными волосами!

– Развяжите меня немедленно! – Дина отчаянно задергалась, пытаясь преодолеть обессиливающее онемение тела.

– Ну наконец-то, нормальная реакция, а то я уже волноваться начал! Эй, ты, берись! Быстро, я сказал, ничего она тебе не сделает! – Степан Петрович рявкнул на толстяка. Тот несмело шагнул ближе... Дина дернула головой, пытаясь дотянуться до него... Хлесткая пощечина обожгла другую щеку. – Эк вы замерзли, милая, щечки как каменные! – Степан Петрович потер покрасневшую ладонь о пиджак. – Не дергайтесь, если не хотите, чтоб я продолжил... такой вот массаж!

– Я тебя убью! – пообещала Дина.

– Совсем сдурела девка! – Света набросила на плечи Степану Петровичу его пальто.

Дину с двух сторон подхватили под руки и поволокли – ее связанные ноги пропахали борозду в глубоком снегу.

– Волосы... мои волосы! – Все еще пытаясь дергаться в жесткой хватке, закричала она.

Дину с размаху приложили спиной к шершавому стволу, и обе мастерицы забегали вокруг нее точно как в шатре – только на сей раз они приматывали ее толстыми кожаным ремнями к единственному дереву, торчащему посреди полянки на вершине горы. Круглая, как выпученный глаз, луна висела над самым деревом, словно запутавшись в ветвях. Ее серебристый свет заливал всю полянку – у самого края подступающего леса обвис на ремнях привязанный к другому дереву прыщавый.

– Не стоит беспокоиться о прическе, ему вы и так понравитесь! – закрывая обзор, навис над ней Степан Петрович и... провел ладонью по ее туго натянувшимся волосам!

Дина зло и пронзительно взвизгнула, Степан Петрович отдернул руку и тут же делано рассмеялся, скрывая свой страх:

– Кричать бесполезно, милая Дина, никто вас тут не услышит!

Словно в опровержение его слов издалека донесся тихий-тихий, на самом пределе слуха, гул машины... Дина немедленно завопила и продолжала орать, пока гул не отдалился: машина на далекой трассе – даже если это была она – проехала мимо.

– Я же говорил! – удовлетворенно сказал Степан Петрович, вслушиваясь в наступившую тишину.

– Что вам нужно? – выдавила Дина – заставить себя заговорить с этим... этим... человеком было почти непосильно. – Я... мои родные дадут вам золото... заплатят любые деньги...

– Тшшш! – Степан Петрович потянулся прижать палец к губам Дины, но вовремя передумал и прижал к собственным губам. – Мне не нужно ничего. Я просто хочу принести... дар. Как в древние времена. На этой горе часто приносили дары. А потом люди забыли, да, забыли... и в то же время помнили! Даже удивительно, как порой в людском сознании возрождается древняя память! Снегурочка, которую вроде бы выдумали при советской власти, внучка Деда Мороза... Внучка, ха! Она его жена! А за кого, как вы думаете, выдают невесту на нашей Маланке? Невесту в белом... – Лицо Степана Петровича придвинулось совсем близко, нависло черным блином. – Карнавалы во всем мире? Это точно: всюду, везде, ничтожные, закутанные в шкуры людишки молили духов зимы о пощаде, отдавая им самое дорогое – самую красивую, самую сильную, самую желанную... лучшую девушку в жены! Но только тут, у нас... – его лихорадочное бормотание упало до шепота, и он одними губами выдохнул: – Он жив... – Резко отстранился, метнулся в сторону, замер, освещенный луной – пожилой мужчина в черном пальто на фоне черного леса и белого снега. Шляпа его упала, и луна засверкала на седых как иней волосах. – Он жив, и я его нашел! – Степан Петрович вскинул руку, простирая ладонь к темному лесу, и Дине показалось, что лес стал еще темнее, наливаясь густой, какой-то маслянистой, жуткой чернотой.

– Сто пятьдесят лет назад все было просто – власти не интересовались, куда делась хорошенькая крестьяночка, а родне затыкала рот пригоршня дукатов. А уж сами дурочки никогда не отказывались прогуляться в лес. Внукам под старость собирались рассказывать: хороша была, с самим господином графом под заснеженными соснами на Маланку целоваться бегала. Что ж, каждая из них получала свой поцелуй... до-о-олгий, холодный поцелуй!

По поляне резким порывом пронесся ледяной ветер – взрыхлил покров снега, сорвав слой поземки, снежный буранчик метнулся к Дине, скользнул по ее груди и затих у ног...

– А что старости у них не было – так это, если разобраться, тоже подарок. – Он разразился долгим кудахчущим смехом. – Зато я... я получал все! Лед не стареет, а внутри меня, в самой глубине, был вечный лед! – Он схватился за сердце. – Всегда молод, всегда уверен, всегда хладнокровен... да и моим врагам... и состоятельной родне удивительно не везло зимой! – Он снова безумно расхохотался. – Сколько их замерзло, поскользнулось...

Деревья протяжно заскрипели, качнулись туда-сюда, взмахи веток подбрасывали вверх мелкие россыпи снежинок, на темном небе похожие на ледяные фейерверки.

– А потом... – бешеное веселье вдруг угасло, его лицо исказилось от злости. – Все эти войны, революции... здесь совершенно нельзя было оставаться, и... Посмотри, на кого я стал похож! Я боялся, что не доживу! Но ничего! Ничего! Некоторым молодым женщинам даже нравится: они говорят, я импозантен... Старым тоже можно жить – долго, вечно! Наконец-то все совпало: и праздник, и правильная ночь... и девушка! – Он впервые поглядел Дине прямо в глаза, и губы его растянулись в леденящей усмешке. – Самая лучшая девушка, самая сильная, самая красивая, с огненным нравом, чтоб смягчить суровость зимы. За тебя я получу все, что захочу, слышишь! – чуть не в самое ухо Дине шепнул он. – Ну и вы тоже... – небрежно бросил он своим подручным. – Я даже прощу тебе потерю своего последнего потомка, девочка. – Он кивнул в сторону привязанного к дереву прыщавого – тот уже очнулся и теперь обводил поляну очумелым взглядом. – Увы, холод такая субстанция, что на новых потомков рассчитывать не приходится.

– Дядя? Почему я... Дядя-а-а! – отчаянно дергаясь в путах, заорал прыщавый.

Пронзительный вой ветра перекрыл его крик – деревья начали раскачиваться как в жестокую бурю, только сама полянка еще оставалась островком спокойствия. Испуганные подручные пятились, невольно прижимаясь друг к другу, женщины с двух сторон вцепились в дрожащего мелкой дрожью толстяка.

– Не будет тебе никакой вечной жизни. Даже той коротенькой, что оставалась, не будет! – процедила Дина.

– Милая, бессильные угрозы только смешат меня... и унижают вас, – строго сказал Степан Петрович. – Примите свою судьбу с достоинством. Да и на что вам жаловаться? Каждая девушка мечтает о роскошной свадьбе и самом прекрасном свадебном платье, и согласитесь – все это вы уже получили. Пора знакомиться с женихом. – В кармане его пальто привычно, а оттого особенно жутко пикнула мобилка. Степан Петрович наклонился, подхватывая закрепленную вдоль края санок длинную трость. Щегольской взмах руки и... окованное металлическими кольцами дерево засеребрилось, точно покрываясь инеем, вытянулось, становясь длиннее и тоньше, и остро сверкнуло под луной. В руках у него сияла ледяная шпага! Взмах... блеснув в лунном свете, шпага полоснула Дину по плечу, вспарывая рукав свадебного платья. Боли не было, только лютый холод. Разошлась шитая ткань, разошлась кожа... и снег зашипел под падающими в него каплями очень темной крови. – Иди сюда, мое чудовище! – отступая в сторону, театрально провозгласил Степан Петрович. – Обещанная невеста ждет!

– А давайте я вас сперва со своим чудовищем познакомлю? – вдруг перестав трепыхаться в путах, предложила Дина.

– Робот! – заорал толстяк, указывая трясущимся пальцем на темную линию деревьев.

– Какой еще... – Степан Петрович обернулся... и уперся взглядом в возникшую у него за спиной фигуру, с ног до головы закованную в сталь.

– Богатырь, – вежливо поправил Андрей. – Вы же любите древность, верно?

– Мастер, я не виноват, мастер, он велел... – вываливаясь из кольца деревьев на поляну, завопил тощий гопник. – Он заставил меня, он...

Но Степан Петрович его не слышал – над седой головой импозантного пожилого господина взлетел меч и... столкнулся со вскинутой навстречу ледяной шпагой. Дзанг! Ледяной клинок переломился под ударом стального. Андрей сделал шаг назад. Старик просел в глубоком выпаде – выросший из рукоятки новый ледяной клинок едва не вонзился парню в грудь. В последний миг Андрей успел повернуться, пропуская сверкающее лезвие мимо себя. Его меч обрушился на противника. В вихре льда и взрытого сапогами снега два бойца, старый и молодой, закружились в схватке.

Тьма в глубинах леса взревела, заклубилась, снег даже не захрустел – застонал, будто под страшной тяжестью, и тьма медленно поползла, просачиваясь на поляну гибкими маслянистыми щупальцами.

– Андрей, скорее! – закричала Дина, отчаянно, но напрасно пытаясь преодолеть бессилие обвисшего в путах тела.

Сталь зазвенела яростней.

Слепленный из маслянистой тьмы длинный извилистый язык вытянулся из-за деревьев и осторожно, точно пробуя, коснулся привязанного к дереву человека. Прыщавый закричал, вырываясь с таким отчаянием, что, кажется, затрещало дерево. Бляк! Черный язык прошелся по нему от ног до лица, тьма прыгнула вперед, мгновенно окутав собой все дерево, взметнулась черным столбом до самой кроны. Страшный вопль взвился к небесам... и оборвался.

– Скорее! – снова закричала Дина.

Тьма медленно сползла с дерева, растеклась по земле черной кляксой... Дерево все еще стояло, и человеческая фигура была привязана к ней... бледно голубая, насквозь прозрачная фигура изо льда рядом с таким же ледяным деревом. Дина успела увидеть молочно-белое лицо прыщавого с застывшей на нем гримасой ужаса, когда ледяное дерево вдруг слабо звякнуло... и опало вместе с ним, рассыпавшись мельчайшей ледяной крошкой. А тьма снова начала подниматься, складываясь в гротескную человеческую фигуру с непомерно длинными руками.

– Не подходи! – завизжал тощий гопник, скорчившись в снегу и размахивая над собой круглым зеркальцем на длинной ручке. – Я не твой, тварь! Меня тут нет!

Первым не выдержал толстяк – истошно заверещав, он стряхнул с себя руки женщин и кинулся прочь. Женщины – следом, врезались в него, опрокинули в снег и, не останавливаясь, ринулись к деревьям. Толстяк приподнялся на локтях, слепо моргая запорошенными глазами и шмыгая... разбитым носом. Кровавая капля еще не успела упасть на снег, как черная фигура по-жабьи скакнула вперед, разом накрыв толстяка. Короткий вскрик, звучное чавк... и увеличившаяся вдвое тварь сползла, оставив застывшую в безмолвном крике ледяную статую.

– Андрей! – пронзительно завизжала Дина.

Тварь принюхивалась – длинный острый нос ходил ходуном. В черноте, из которой она была слеплена, засветились две яркие точки – и уставились прямо на Дину.

Андрей яростно рванулся: парирование, выпад, нырок, удар...

Тварь выпрямлялась, медленно-медленно, все более похожая на человеческую тень на снегу. Наполняющая ее чернота вскипела белыми вихрями, словно внутри нее вздымались метели. И, вытянув черные, перевитые жгутами мечущегося снега руки, шагнула к Дине...

Меч Андрея снова взвился, падая на седую голову, и... снова столкнулся со шпагой!

Тень шла, простирая руки к привязанной девушке...

– Не знаю, кто вы такой, молодой человек, и почему тут бегаете весь в железе, но мой... подопечный получит что ему причитается! – пропыхтел Степан Петрович, парируя следующий удар. – Сто пятьдесят лет назад нас с детства учили фехтованию!

– Устарело-то все как! – рявкнул Андрей, грудью бросаясь на выставленную навстречу шпагу. Ледяной клинок вошел в кольцо кольчуги, и... в очередной раз с хрустом переломился. В тот же миг Андрей нырнул вперед, острие меча мелькнуло у старика перед глазами... незнакомый, никогда не испытанный им холод лизнул его лоб... а потом сразу стало тепло. Рукоять с наполовину отросшим ледяным клинком выпала из рук, и старик судорожно прижал рассеченную кожу – между его пальцами текли алые струйки.

Тварь взревела зимней бурей, круто развернулась – и ринулась на запах крови. Раздался новый вопль... Не оглядываясь, Андрей уже бежал к Дине. Хрясь! Меч полоснул по стягивающим ее ремням – и... Дина осталась стоять, словно примерзнув к стволу.

Крики за спиной у Андрея стихли, и снова мерно заскрипел снег...

– Волосы! – простонала она. – Они связали мои волосы!

Меч взметнулся снова...

– Только не волосы! – еще отчаянней закричала Дина. – Не волосы...

Холод, лютый, вымораживающий силы, разум, чувства, дохнул Андрею в спину, и длинные руки клубящейся вьюгой черноты беззвучно легли ему на плечи... Андрей пошатнулся... ледяная бледность начала заливать его лицо... меч в его руках задрожал и... ухнул вниз, кончиком полоснув стягивающий Динины пряди ремень!

А-а-ах! – поток золотых волос рассыпался по плечам. Шшшурх! – отпущенная на волю юбка раскрылась колоколом.

– Беги... Динка... – синеющими губами выдавил Андрей.

– В сторону! – выкрикнула девушка... и легко, как ребенка, отшвырнула богатыря в полном вооружении.

– Иди ко мне... жених! – шепнула она воздвигшейся над ней черной фигуре. Острые глаза-звезды блеснули, и последний уцелевший зимний дух-убийца шагнул навстречу своей жертвенной невесте. Прямо в ее распахнутые объятия.

Полыхнуло! Скорчившийся в снегу тощий гопник заорал, глядя как две вроде бы человеческие фигуры на миг сплетаются в объятиях: одна – сотканная из черноты и снега, и вторая, сверкающая вспышками молний! Посреди поляны полыхнул шар золотисто-синего пламени. Пламя вздымалось выше, выше... Одно за другим вспыхивали окружившие поляну деревья. Султаном пара взмыл к небу талый снег. Вопящий гопник прижал ладони к обожженным неистовым сиянием глазам. По спине его пробарабанил короткий дождь... и все стихло.

Потрескивали тлеющие ветки, пахло гарью, золой, озоном, и кап... кап... кап... тихо капала талая вода. Гопник медленно приподнялся и еще медленней открыл глаза. Из плавающих перед глазами разноцветных кругов явственно проступал... дракон.

Гопник моргнул раз... другой... Серебряный, красиво переливающийся под луной дракон сидел на хвосте, увенчанной шипастым гребнем головой доставая до верхушек обгоревших и тихо дымящихся деревьев, и перепончатым крылом поглаживал раздутый, как у переевшего голубя, живот. И тихо икал, роняя в перегоревшую до золы землю молнии из пасти.

Парень в кольчуге, держась за меч, добрел до дракона и... принялся поглаживать громадную когтистую лапищу, сочувственно заглядывая чудовищной рептилии в глаза:

– Дин, ну ты как?

– Не знаю, Андрюш... – дракон застонал жалобным девчоночьим голосом. – Кажется... у меня теперь будет получаться совершенно невероятная зимняя гроза... такая, что половину Ирия можно заморозить... или настоящий снежный Новый год устроить! А еще я так объелась, просто не могу-у-у... Ик! – Дракон смущенно прикрыл пасть крылом. – Живот боли-и-ит!

– Нечего было столько пирожных лопать, – наставительно сказа парень.

– Ну я же не знала-а, что еще духа зимы сожрать придется! – Дракон захныкал... или захныкала? – Пирожные хотя бы вкусные. Андрюш, а давай отсюда уедем, а? Куда-нибудь, где тепло... и никаких карнавалов! Просто недельку проведем спокойно, как собирались!

– Конечно, конечно! – заворковал парень, подлезая дракону под крыло и даже подпихивая, словно помогая встать. – Сейчас спустимся вниз... я машину на дороге оставил... и хоть прямо в аэропорт! Только нашим позвоним, чтоб тут зачистили.

– Вот... так и сделаем, а то у меня в желудке просто ледяной ком. – Дракон с кряхтеньем поднялся, неуверенно шагнул... рядом с гопником в золу впечаталась когтистая лапища. – На пляж хочу!

– Это что... дракон?! – разрываясь между печальной уверенностью, что он уже на том свете, и надеждой, что все это ему просто чудится, простонал гопник.

– Вот же ж тупой... Какой же это дракон? – обернулся на него парень в кольчуге. – Это царствующая Дъна Лун, Повелительница Грозы, и она драконица! Дракон – тоже еще скажешь, – проворчал он и побрел к лесу, на ходу выуживая из-под кольчуги мобилку. – Ты б перекинулась, что ли, Дин?

– Да, сейчас... Ик! Еще минуточку. – Чертя кончиками опущенных крыльев по снегу, драконица потащилась за ним.

Гопник обвел безумным взглядом поляну... посреди черного выжженного пятна лежала словно половинка карнавальной маски, вроде тех, что делали в Выжницах. Маска медленно таяла, роняя ледяные слезы, стекающие по отлитой из прозрачного льда морщинистой щеке мастера. Тощий гопник отчаянно вскрикнул и бросился бежать напролом через лес, напарываясь на острые сучья и утопая в снегу.